Неточные совпадения
— Катерина Сергеевна, — заговорил он с какою-то застенчивою развязностью, — с тех пор как я имею
счастье жить в одном доме с вами, я обо многом с вами беседовал, а между тем есть один очень важный для меня… вопрос, до которого я еще не
касался. Вы заметили вчера, что меня здесь переделали, — прибавил он, и ловя и избегая вопросительно устремленный на него взор Кати. — Действительно, я во многом изменился, и это вы знаете лучше всякого другого, — вы, которой я, в сущности, и обязан этою переменой.
Воспоминания — или величайшая поэзия, когда они — воспоминания о живом
счастье, или — жгучая боль, когда они
касаются засохших ран…
Да, это были те дни полноты и личного
счастья, в которые человек, не подозревая,
касается высшего предела, последнего края личного
счастья.
А что
касается до потрафленья, так тут опять немного нужно соображенья: ври о своей покорности, благодарности, о
счастии служить такому человеку, о своем ничтожестве перед ним! — больше ничего и не нужно для того, чтобы ублажить глупого мужика деспотического характера.
Давно Лаврецкий не слышал ничего подобного: сладкая, страстная мелодия с первого звука охватывала сердце; она вся сияла, вся томилась вдохновением,
счастьем, красотою, она росла и таяла; она
касалась всего, что есть на земле дорогого, тайного, святого; она дышала бессмертной грустью и уходила умирать в небеса.
Ему противно было слушать, как дядя, разбирая любовь его, просто, по общим и одинаким будто бы для всех законам, профанировал это высокое, святое, по его мнению, дело. Он таил свои радости, всю эту перспективу розового
счастья, предчувствуя, что чуть
коснется его анализ дяди, то, того и гляди, розы рассыплются в прах или превратятся в назем. А дядя сначала избегал его оттого, что вот, думал, малый заленится, замотается, придет к нему за деньгами, сядет на шею.
— У меня? Слезы? — Она утерла глаза платком. — О глупый! Он еще не знает, что и от
счастья плачут. Так я хотела сказать: когда я увидала тебя в первый раз, я в тебе ничего особенного не нашла, право. Я помню, сначала Шубин мне гораздо более понравился, хотя я никогда его не любила, а что
касается до Андрея Петровича, — о! тут была минута, когда я подумала: уж не он ли? А ты — ничего; зато… потом… Потом… так ты у меня сердце обеими руками и взял!
Солнце — в зените, раскаленное синее небо ослепляет, как будто из каждой его точки на землю, на море падает огненно-синий луч, глубоко вонзаясь в камень города и воду. Море блестит, словно шелк, густо расшитый серебром, и, чуть
касаясь набережной сонными движениями зеленоватых теплых волн, тихо поет мудрую песню об источнике жизни и
счастья — солнце.
На луговой стороне Волги, там, где впадает в нее прозрачная река Свияга и где, как известно по истории Натальи, боярской дочери, жил и умер изгнанником невинным боярин Любославский, — там, в маленькой деревеньке родился прадед, дед, отец Леонов; там родился и сам Леон, в то время, когда природа, подобно любезной кокетке, сидящей за туалетом, убиралась, наряжалась в лучшее свое весеннее платье; белилась, румянилась… весенними цветами; смотрелась с улыбкою в зеркало… вод прозрачных и завивала себе кудри… на вершинах древесных — то есть в мае месяце, и в самую ту минуту, как первый луч земного света
коснулся до его глазной перепонки, в ореховых кусточках запели вдруг соловей и малиновка, а в березовой роще закричали вдруг филин и кукушка: хорошее и худое предзнаменование! по которому осьми-десятилетняя повивальная бабка, принявшая Леона на руки, с веселою усмешкою и с печальным вздохом предсказала ему
счастье и несчастье в жизни, вёдро и ненастье, богатство и нищету, друзей и неприятелей, успех в любви и рога при случае.
Нет, я себя вовсе не чувствовал бедным в эту минуту. Но мне казалось, что, если бы она на прощанье
коснулась губами моего лба, я бы умер от
счастья!
И перед сиянием его лица словно потухла сама нелепо разукрашенная, нагло горящая елка, — и радостно улыбнулась седая, важная дама, и дрогнул сухим лицом лысый господин, и замерли в живом молчании дети, которых
коснулось веяние человеческого
счастья. И в этот короткий момент все заметили загадочное сходство между неуклюжим, выросшим из своего платья гимназистом и одухотворенным рукой неведомого художника личиком ангелочка.
— Конечно, такая женщина была бы урод; и по
счастию, — возразил славянин, — не у нас надобно искать la femme émancipée [эмансипированную женщину (фр.).], да и вообще надобно ли ее где-нибудь искать — я не знаю. Вот что
касается до человеческих прав, то обратите несколько внимания на то, что у нас женщина пользовалась ими с самой глубокой древности больше, нежели в Европе, ее именье не сливалось с именьем мужа, она имеет голос на выборах, право владения крестьянами.
Пришла новая волна упоения миром. Вместе с «личным
счастьем» первая встреча с «Западом» и первые пред ним восторги: «культурность», комфорт, социал-демократия… И вдруг нежданная, чудесная встреча: Сикстинская Богоматерь в Дрездене, Сама Ты
коснулась моего сердца, и затрепетало оно от Твоего зова.
Бесстрастна та душа — и беды, и
счастье, и горе, и радость, и скорбь, и веселье не могут
коснуться ее…
Что же
касается Дуни, девочка была, как говорится, на седьмом небе. Пройти в два года курс сельской учительницы ей, уже подготовленной первоначально обучением в приюте, и получить место в деревне, в селе, где-нибудь в глуши, среди любимых полей и лесного приволья — это ли была не радость, не
счастье для нее, бедной сиротки, настоящего деревенского дитяти!
Конечно, всякий желает
счастья, но всякий в то же время сознает, что оно
касается только лично его, что только для него самого оно близко и ценно.
— Нет будет, будет, если ты не загрубелая тварь, которой не
касается человеческое горе, будет, когда ты увидишь, что у этой пары за жизнь пойдет, и вспомнишь, что во всем этом твой вклад есть. Да, твой, твой, — нечего головой мотать, потому что если бы не ты, она либо братцевым ходом пошла, и тогда нам не было бы до нее дела; либо она была бы простая добрая мать и жена, и создала бы и себе, и людям
счастие, а теперь она что такое?
Как Вандергуд я испытывал — сознаюсь без стыда — жестокий страх и даже боль: как будто сила и ярость чудовищного взрыва уже
коснулась моих костей и ломает их… ах, где же мое безоблачное
счастье с Марией, где великое спокойствие, где эта чертова белая шхуна?
«светом становится все, чего я
коснусь, углем становится все, что я оставляю». И сиявшее таким ярким светом личное
счастье превращается в перегоревший уголь, в золу, которая совершенно неспособна дать душе ни света, ни тепла.
«Это говорится о мужчинах, но кто знает, быть может иногда
касается и женщин… Чем черт не шутит, она может сделаться хорошей женой и доставит ему
счастье. Он стоит
счастья… Он хороший, честный малый…»
Эти семь лет, преобразив тщедушную девочку в высокую, полную, пышащую здоровьем девушку, не
коснулись, к
счастью, tabula rasa ее души, на которой не было еще написано ни одного слова, не было сделано ни одной черточки.
— Будьте покойны, Дмитрий Павлович, что я не допущу печали
коснуться этой ангельской души, что ценой целой жизни я буду бессилен заплатить за дарованное мне судьбой
счастье! — уверенно произнес Антон Михайлович.
Один преданный друг считает своей священной обязанностью предупредить вас о деле, которое
касается вашей чести и семейного
счастья и которое известно уже всему Петербургу.
— Успокойся, это
касается твоей будущности и твоего
счастья… Когда ты узнаешь эту тайну, радость вернется в твое сердечко… Мое сегодняшнее
счастье вместе и твое. Выслушай меня. Ты знаешь, что у Петра Иннокентьевича была дочь?
И я, чужой, непосвященный и не особенно по природе наблюдательный, уже чувствовал, что и меня
касаются они — эти темные воспоминания о какой-то горькой ошибке, об утерянном
счастье, о печальной неправде.